Генерал, ставший актером

115 лет назад произошло событие, заставившее говорить о себе весь высший свет тогдашней России: один из братьев елецких Стаховичей, Алексей Александрович, круто и неожиданно для всех изменил свою жизнь.

О сенсации

Он дослужился до генеральского чина и вдруг в пятьдесят лет, в 1907 году, бросив военную карьеру, становится одним из учредителей Московского художественного театра, отдав все свои деньги на проект Станиславского. Входит в труппу театра, он член ее дирекции и актер, председатель правления товарищества МХАТа.
Дебют Стаховича на сцене состоялся в 1910 году в пьесе Л. Толстого «Живой труп» в роли Абрезкова.
Вот что об этом писала столичная «Газета-копейка»: «Пайщик Художественного театра отставной г.-м. А. А. Стахович выступит на сцене Художественного театра в роли князя Абрезкова в «Живом трупе» Толстого. А. А. Стахович уже приступил к репетиции под руководством нынешнего исполнителя этой роли Станиславского».
Его другие роли: «Горе от ума» — Репетилов, «Бесы» — Степан Трофимович, «Каменный гость» — Дон Карлос, «Провинциалка» — граф.
Об игре Алексея Александровича на сцене Марина Стахович пишет: «Стахович: бархат и барственность. Без углов. Голосовая и пластическая линия непрерывны. Это я о пятью чувствами воспринимаемом. Духовно же — некое свысока. Совсем не важно, что это по пьесе. Ясно, как зеркало, что играет себя».
Перед революцией во МХАТе происходят странные события, которые Стахович относит на свой счет. Он считает, что его руководство только мешает развитию театра, и Алексей Александрович уходит с поста председателя правления товарищества актеров МХАТа. Удивительно: человек, много сделавший для расцвета театра, вложивший в него свой капитал, подал заявление об уходе с руководящего поста и настоял на этом!
После 1917 года Алексей Александрович возглавлял вторую студию МХАТа.

Об образе Стаховича

Марина Цветаева в 1918 году оставила нам словесный портрет 62-летнего Алексея Стаховича: «Очень высокий рост, гибкая прямизна, цвет костюма, глаз, волос средний между теплом и болью. Веки из породы тяжелых… веки природно-высокомерные, горбатый нос, безупречный овал».
Цветаева написала две пьесы — «Конец Казановы» и «Феникс», придав образу Казановы черты Стаховича.
Примечательно, что в советское время имя А. А. Стаховича вычерк­нули из списков театра и даже в книге Станиславского «Моя жизнь в искусстве» оно не разу не упоминается. А ведь Стахович, лучший друг автора, уже в советское время был учредителем МХАТа. Но цензура его имя вымарала.

Вспоминают актеры

Вот одно из воспоминаний замечательной российской актрисы Алисы Коонен: «В «Живом трупе» неожиданно для всех блеснул Стахович, по инициативе Константина Сергеевича довольно быстро заменивший его в роли князя Абрезкова. Никогда не занимавшийся актерским искусством, он так непринужденно и свободно чувствовал себя в гостиной Карениной, что невольно вызывал восхищение, даже зависть актеров. Когда его спрашивали, где он учился искусству диалога, он отвечал:
— В нашем кругу умение занимать общество прививается с детства. Этому учат ребенка, так же, как умение владеть ножом и вилкой, есть красиво, не чавкая».
Вспоминает Коонен и другие интересные истории с участием Стаховича. К примеру, вдовствующая императрица Мария Федоровна попросила кого-нибудь из ведущих актеров прийти к ней в ложу в антракте. Эту просьбу она передала через Стаховича. Мария Федоровна решила поблагодарить театр за прекрасный спектакль.
Василий Иванович Качалов, увидев каменное выражение лица императрицы, растерялся и забыл все наставления Стаховича по светскому этикету. Он крепко схватил руку императрицы и энергично потряс. При этом спросил: «Как поживаете?».
Царственная особа растерялась. Стаховича так потрясла эта реакция Качалова, что он поспешил увести знаменитого артиста.

Загадка смерти

В марте 1919 года А. А. Стахович умер. Правда, есть версия, что это было убийство с целью ограбления с имитацией суицида. Но кому тогда было нужно расследовать подобное предположение?
Смерть старого русского барина впечатлила современников.
В своих дневниках В. Михайловский пишет: «Меня сильно поразило известие о смерти А. А. Стаховича, артиста художественного театра. Этот человек, казалось, был баловнем судьбы. Из родовитой богатой семьи, блестящий гвардеец, придворный флигель-адъютант покойного великого князя Сергея Александровича, c художественной натурой, бросает придворную службу и, увлекшись театром, поступает на сцену, причем обнаруживает недюжинное дарование.
При воцарении большевизма он теряет все свое состояние. Наступает голод и холод. Вместе с князем Волконским, бывшим директором императорских театров, ютится где-то на кухне, чтобы потеплее было (так многие в эту зиму ютились), заболевает и, не будучи в состоянии перенести ужаса жизни, кончает с собой. Меня интересует: был ли он приспособлен к жизни или нет?».

Три любви:
семья, театр
и лошади

Марина Цветаева провожала в последний путь Алексея Александровича: «В церкви людно, никого не знаю. Помню седую голову Станиславского и свою мысль: «Ему, должно быть, холодно без шапки» — и умиление над этой седой головой.
Из церкви его понесли в Камергерский. Толпа была огромная. Все чужие. Я шла, чувствуя себя наполовину мертвой, умирая с каждым шагом — от всех чужих вокруг, от него — одного — впереди. Автомобили сворачивали с дороги. Я этим немножечко (за него) гордилась.
От Зубовской площади толпа начала редеть. В постепенности этого редения выяснилось, что за ним идет одна молодежь, студийцы II студии — его «Зеленое кольцо». Они трогательно пели.
Когда улицы стали совсем чужими, а я уже не только тела не чувствовала, но души, ко мне подошел В. Л. Мчеделов. Я ему безумно обрадовалась и сразу перенесла на него частичку своей нежности к Стаховичу.
—Я тогда не сказал вам этого. Помните? Вы в прошлом году написали мне письмо, где было несколько строк о нем: что-то о белой кости, о белой муке. Я ему прочел. Это произвело на него потрясающее впечатление. Он три дня ходил за мной следом, чтобы я ему их переписал…
Слушаю молча.
— Его очень любили, все к нему приходили во время болезни. За день до его смерти кто-то из студийцев принес ему котлету из конины. Воткнул вилку и с усмешкой: «Может, свою же лошадку и ем»… У него ведь конские заводы были. Страстно любил лошадей.
— А как же все эти студийцы, все эти юноши, все эти молодые женщины? Как же они все-таки не…
— Не догадались?
— Не отстояли его у смерти?! Ведь в их руках — молодость, любовь, власть!
— Ах, Марина Ивановна! Жалость не любовь. Особенно к старику. Стахович ненавидел жалость. «Я никому не нужный старик…».
Переходим на тротуар курить. Пальцы еле держат папиросу. Была оттепель, стал буран.
— Он никакой записки не оставил?
— Нет, но в день своей смерти он еще был в театре, подошел ко мне, спросил: «Ну как, вы еще не устроились?» — «Нет». — «Как жаль, как жаль», и сжал мои обе руки.
— А что это за маленький человек, который так плакал в церкви?
— Его камердинер, он раньше был буфетным мальчиком. За день до смерти он выдал ему жалованье за месяц вперед и награду. Перед смертью он заплатил все долги.

Доходим
до кладбища…

Доходим до кладбища. Божественная белизна Девичьего монастыря, успокоительный свод арки. Идем к могиле. Студийцы сами хотят опустить гроб, но гроб, сделанный в Художественном театре, слишком широк (я мысленно с усмешкой: барский!) — не проходит. Могильщики расширяют. К священнику, торопясь и заплетаясь, подходит монашка: «Батюшка, нельзя ли поскорей? Второй покойник у ворот».
Речь Станиславского: «У друга было в жизни три любви: семья, театр, лошади. Семейная жизнь — тайна, в лошадях я не знаток… Я буду говорить о театре».
Рассказ о том, как впервые появился за кулисами Охотничьего клуба, в великокняжеской свите, красавец адъютант Стахович. «Великие князья, как им и подобает, оставались недолго. Адъютант остался». И постепенное — негласное — участие блестящего гвардейца в постановках — в роли arbiter elegantarum (Арбитр изящного; законодатель общественных вкусов: «Нужно будет спросить у Стаховича», «это не по Стаховичу», «как бы это сделал Стахович?»). Поездка для изучения дворянского и крестьянского быта в подмосковное имение Стаховича. — «Мы были приняты по-царски». — Нежность Стаховича. — «Заболевал ли кто-нибудь из группы, кто оставался при больном в московской жаре и духоте? Блестящий великосветский гвардеец превращался тогда в самую заботливую няньку…». Рассказ о том, как Стахович, вырвавшись с придворного бала, прилетел на пять минут в Художественный театр, чтобы полаять по-собачьи в граммофонную трубу для постановки» «Вишневого сада».
Сейчас во МХАТе фотографии А. А. Стаховича на стенах музея и в фойе, портрет кисти В. Серова. О нем вспомнил Олег Табаков, когда говорил о спонсорах театра.

Адольф ШЕВЕЛЮК,
Москва