Елецкий гимназист

Татьяна ГАЗИНА,
заведующая Елецким
литературно-мемориальным музеем И. А. Бунина,
Татьяна АЛЕКСЕЕВА,
научный сотрудник музея

В октябре текущего года исполняется 150 лет со дня рождения И. А. Бунина, великого русского писателя и поэта, нобелевского лауреата, нашего земляка. Газета «Красное знамя» продолжает цикл краеведческих публикаций о непростой жизни этого выдающегося литератора, оставившего заметный след в мировой культуре.

Скитания
по квартирам

В 10 лет Иван Бунин впервые надолго уедет из родного дома. В Ельце он будет учиться в мужской казенной классической гимназии, поближе узнает город, полюбит его древность и славное историческое прошлое. Чтобы учиться сразу в 1-м классе, минуя подготовительный, Ване Бунину пришлось сдавать вступительные экзамены: 
«Три года готовили меня к этому знаменательному дню; а меня только заставили помножить 53 на 30, рассказать, кто такие были амаликитяне, попросили «четко и красиво» написать «снег бел, но не вкусен» да прочесть наизусть: «Румяной зарею покрылся восток…».
Жить пришлось на квартире, снимая комнаты у елецких мещан, поскольку своего собственного дома Бунины в городе не имели. Хорошую комнату или квартиру сразу не найдешь. Скорее всего из-за этого родителям Вани пришлось несколько раз искать новое пристанище младшему сыну. Его квартирными хозяевами в разное время были мещанин Бякин на улице Торговой, кладбищенский ваятель памятников Студеникин, молодая красивая вдова, веселая и общительная да к тому же родственница Вера Аркадьевна Петина-Орлова и, наконец, мещанка Анна Осиповна Ростовцева, у которой Ваня Бунин прожил больше всего — около 3 лет (в 1988 году в этом доме был открыт литературно-мемориальный музей писателя).

Унылое начало

Первый день в Ельце на квартире у будущего всемирно известного поэта и писателя оставил далеко не самые радостные воспоминания: совершенно другая, непривычная среда, чужие люди, хмурая погода… Вот как потом вспоминал об этом сам И. А. Бунин: «на дворе… было сумрачно, к вечеру стало накрапывать, бесконечная каменная улица, на которую я смотрел из окошечка, была мертва, пуста… на высокой колокольне, поднимавшейся вдали за железными пыльными крышами в ненастное темнеющее небо, каждую четверть часа нежно, жалостно и безнадежно пело и играло что-то…
Отец в такой вечер тотчас закричал бы зажечь огонь, подать самовар или прежде времени накрывать на стол к ужину, — «терпеть не могу этого чертового уныния!». Но тут огня не зажигали, за стол когда попало не садились, — тут на все знали свой час и срок. Так было и теперь: огонь зажгли, когда уже совсем стемнело и воротился из города хозяин…».
Запомнился на всю жизнь и первый ужин, состоявший из похлебки, рубцов (попросту требухи, части желудка животного) с соленым арбузом и крупеня (творожно-крупяная запеканка). Ваня не мог есть рубцы из-за их специфического запаха и скушал только соленый арбуз, который ему нравился.

Первый раз
в первый класс

Первый гимназический день, солнечный и погожий, развеял печаль и тоску по родным у юного первоклассника: «…как нарядны мы были! Все с иголочки, все прочно, ловко, все радует: расчищенные сапожки, светло-серое сукно панталон, синие мундирчики с серебряными пуговицами, синие блестящие картузики на чистых стриженых головках, скрипящие и пахнущие кожей ранцы, в которых лежат только вчера купленные учебники, пеналы, карандаши, тетради… А потом — резкая и праздничная новизна гимназии: чистый каменный двор, сверкающие на солнце стекла и медные ручки входных дверей, чистота, простор и звучность выкрашенных за лето свежей краской коридоров, светлых классов, зал и лестниц; звонкий гам и крик несметной юной толпы… В первый день в гимназии всегда интересно: молебен в сборной зале, а затем, в классах, выбор парты и диктовка классным наставником, какие учебники надо приобрести…».
Со следующего дня началось учение, которое Бунину с его феноменальной памятью и наблюдательностью в первое время давалось очень легко. «Учился я легко; хорошо только по тем предметам, которые более или менее нравились, по остальным — посредственно, отделываясь своей способностью быстро все схватывать, кроме чего-нибудь уж очень ненавистного, вроде аористов (видо-временная форма глагола в старославянском языке — ред.)».
Проблемы с уроками у Ивана Бунина начались позже, когда стали изучать точные науки, особенно математику.
Бунин так вспоминал о своем гимназическом прошлом: «Что еще сказать о моих школьных годах? За эти годы я из мальчика превратился в подростка. Но как именно совершилось это превращение, опять один Бог ведает. А внешне жизнь моя шла, конечно, очень однообразно и буднично. Все то же хождение в классы, все то же грустное и неохотное ученье по вечерам уроков на завтра, все та же неотступная мечта о будущих каникулах, все тот же счет дней, оставшихся до святок, до летнего отпуска — ах, если бы поскорей мелькали они!».

Усадьба
в Озерках

На каникулы Иван уезжал уже в Озерки, в имение, которое перешло к Буниным в мае 1881 года по наследству после смерти Анны Ивановны Чубаровой, бабушки писателя по материнской линии. Усадьба, расположенная на склоне балки над прудом, состояла из хозяйственных построек и одноэтажного дома с садом. Она была намного живописнее, чем в Бутырках, с землей более двух тысяч десятин, большим фруктовым садом, за которым была березовая роща, и аллеей серебристых тополей, ведущей к дому.
Дом в Озерках был деревянным, на низком фундаменте, его высокая красная крыша виднелась из окружающего сада. Большие окна с цветными вверху стеклами смотрели в сад, где в романтическом запустении росли яблони, вишни и две древние груши с мелкими плодами.
Перед домом поднималась высокая ель — «заветная», как называл ее писатель. Среди кустов сирени, спускающихся к пруду, росла старая черемуха — приют соловьев. В мае из ее зеленой гущи от зари до зари раздавалось их пение.
В романе «Жизнь Арсеньева» И. А. Бунин так описывал усадьбу: «… уютный двор, окруженный старинными службами, старинный дом с деревянными колоннами на двух крыльцах, темно-синие и багряные стекла в окнах зала…».
Не менее интересен фрагмент ее описания в рассказе «Антоновские яблоки»: «Сад славился своей запущенностью.., а дом — крышей. Стоял он во главе двора, у самого сада, ветки лип обнимали его, был невелик и приземист, но казалось, что ему и веку не будет, — так основательно глядел он из-под своей необыкновенно высокой и толстой соломенной крыши, почерневшей и затвердевшей от времени. Мне его передний фасад представлялся всегда живым: точно старое лицо глядит из-под огромной шапки впадинами глаз, — окнами с перламутровыми от дождя и солнца стеклами. А по бокам этих глаз были крыльца, — два старых больших крыльца с колоннами.
Войдешь в дом и прежде всего услышишь запах яблок, а потом уже другие: старой мебели красного дерева, сушеного липового цвета… Во всех комнатах — в лакейской, в зале, в гостиной — прохладно и сумрачно: это оттого, что дом окружен садом, а верхние стекла окон цветные: синие и лиловые. Всюду тишина и чистота, хотя, кажется, кресла, столы с инкрустациями и зеркала в узеньких и витых золотых рамах никогда не трогались с места…».
 В Озерках летом Иван вместе с друзьями плавал по пруду на плоту, сколоченному из старых ворот, играя в индейцев.

Безрадостные впечатления
от учебы

В елецкой гимназии Бунин проучился 4 года, и спустя много лет в романе «Жизнь Арсеньева» написал:
«Гимназия и жизнь в Ельце оставили впечатления далеко не радостные — известно, что такое русская, да еще уездная гимназия и что такое уездный русский город! Резок был переход от совершенно свободной жизни, от забот матери к жизни в городе, к нелепым строгостям в гимназии и тяжкому быту тех мещанских и купеческих домов, где пришлось мне жить «нахлебником»…».
Во Франции Александру Бахраху (писатель и литературовед, Бунин приютил его на своей вилле «Жаннет» в годы войны, чем, в сущности, спас от гитлеровцев, охотившихся за евреями — ред.) Иван Алексеевич однажды рассказал один эпизод из гимназической жизни: «Директором моей гимназии был старичок из балтийских немцев по фамилии Закс, плешивый, с заостренным черепом. Пришел он как-то на мое горе на урок математики, которую я с колыбели люто ненавидел. … Неожиданно меня вызвали к доске, на которой красовались нарисованные мелом какие-то никому не нужные треугольники с таинственными обозначениями на их верхушках. Мне задавали какие-то вопросы… один, другой… я стоял как вкопанный с мелком в руках, ничего не понимал и молчал.
Директор с жалостью посмотрел на меня и во всеуслышание на весь класс процедил: «Тупоголовый!». Это было последней каплей, и такого я стерпеть не мог. Я надменно посмотрел на него, точно внезапно пробудился, и тем же тоном ответил ему: «Остроголовый!».
Скандал получился невообразимый. Меня хотели исключить из гимназии. Отца вызвали из деревни для объяснений. Но я не волновался. Я знал, что отец меня не выдаст и постоит за сына. Человек он был с норовом и с большой гордостью, а тут как будто «фамильная честь» задета. Историю эту как-то замяли, а гимназию я вскоре навсегда покинул по собственному желанию». 
Вернувшись в Озерки, Иван под руководством старшего брата Юлия, обладавшего педагогическим даром, прошел гимназический курс обучения.
В книге «Жизнь Бунина» В. Н. Муромцева-Бунина писала: «С середины января… [Иван и Юлий] засели за учебники четвертого класса. Все шло гладко, кроме математики — алгебру он совершенно не мог постичь: «а» плюс «b» равняется «c», он так и не уяснил себе, — все абстрактное его ум не воспринимал. И как ни бился Юлий, ничего не выходило, пришлось махнуть рукой на математические науки. Познакомил его только с главными законами физики и астрономии и обратил все внимание на историю, языки и особенно на литературу. И тут Ваня удивил брата необыкновенными успехами в этой области…».