Старший брат

Владимир ПЕРЦЕВ

«Он вывел меня
в жизнь…»

Узнав о смерти своего старшего брата Юлия, ­ ­­И. ­­А. Бунин, находясь в отчаянии от невосполнимой потери, сказал такую фразу: «Он вывел меня в жизнь…». О глубине этой скорби можно судить по записям в дневнике писателя. Они подтверждают, что мысли о старшем брате не покидали его спустя даже многие годы после утраты. Вот некоторые: «И все мысли о Юлии, о том, как когда-то приезжал он, молодой, начинающий жить, в Озерки… И все как-то не верится, что больше я никогда его не увижу». И еще: «Каждый день по 100 раз мысли вроде такой: «Вот я написал три новых рассказа, но теперь Юлий уже никогда не узнает их — он, знавший всегда каждую мою новую строку, начиная с самых первых озерских!».
По этим словам уже видно, что связывало братьев нечто большее, нежели родственные узы. И для тех, кому известна судьба самого И. А. Бунина и его родственников, в этом нет ничего удивительного. Жизнь как бы сама собой вывела Юлия на роль человека, заменяющего отца.

Разные братья

Юлий взрослее Ивана на 13 лет, а средний брат Евгений — на 12 годков. Старшие братья по складу характера оказались разными. Юлий великолепно учился. Окончил с золотой медалью гимназию, потом поступил на математический факультет московского университета. Завершив курс, продолжил здесь же учиться на юридическом факультете.
В свою очередь Евгений был равнодушен к учебе. Рано бросил гимназию. А когда вырос, то сосредоточил все свое внимание на земле, имея идеалом жизнь помещика.
В какой-то момент в семье Буниных стали думать, что и Иван пойдет путем Евгения. Будущий писатель учился неважно. И даже был оставлен на второй год в 3-м классе елецкой гимназии. Он ее так и не окончил, прекратив занятия в 4-м классе. И если бы не старший брат, то Ивана вполне могла ждать незавидная судьба недоросля из разорившейся дворянской семьи. Бедность и прозябание…

Благо
нехорошего поворота

Но все изменилось благодаря трагическому повороту, происшедшему в жизни Юлия. По примеру многих молодых людей того времени его увлекли революционные идеи. Он сблизился с народниками. За участие в подпольных кружках был исключен из московского университета. Завершать учебу пришлось в Харькове. Но и на новом месте Юлий не оставил дел народников. За это в 1884 году был арестован. Провел год в тюрьме, после чего его на три года отправили под надзор полиции в родительское имение.
В это время как раз и начинается период, оказавшийся необычайно плодотворным для И. А .Бунина: недоучившийся гимназист нашел в ссыльном брате и высокообразованного учителя, и старшего товарища. В своей книге воспоминаний жена писателя В. Н. Муромцева-Бунина рассказывает об этом периоде так: «С середины января они засели за учебники четвертого класса. Все шло гладко, кроме математики — алгебры он совершенно не мог постичь. А+ В = С — он так и не уяснил себе: все абстрактное его ум не воспринимал. Зато в изучении литературы Ваня удивил брата необыкновенными успехами. Юлий вспоминал: «Не прошло и года, как он умственно так вырос, что я уже мог с ним почти как с равным вести беседы на многие темы».
И тут не знаешь, чему больше удивляться — способностям ученика или таланту наставника. Несомненно лишь то, что эти занятия определили путь развития природного литературного дарования будущего писателя.

Кровная связь

И впоследствии теплые братские отношения многое дали И. А. Бунину. После завершения срока ссылки брата он постоянно приезжал к нему в Харьков, потом в Полтаву, где тот нашел себе службу. Юлий не только помогал ему материально, но и способствовал формированию его литературных вкусов.
Когда в начале века Юлий переехал в Москву и стал редактором журнала «Вестник воспитания», с Иваном, добившемся первых успехов на писательском поприще, они стали неразлучными, хотя жили отдельно, но виделись постоянно. Их объединяли общие пристрастия. Братья Бунины становятся одними из наиболее активных членов знаменитого литературного кружка «Среда», объединившего многих московских знаменитостей. По свидетельству очевидцев, Юлий Алексеевич был одним из самых уважаемых и любимых членов этого объединения, хотя и не обладал громким именем. Его спокойный и благородный джентльменский тон ценили все. Что-то основательное, добротное, как хорошая материя в дорогом костюме, было в нем, и с этим нельзя было не считаться.

Трагическая развязка

Известно, что И. А. Бунин расстался со своим старшим братом в мае 1918 года, когда выехал из Москвы в Одессу. О дальнейшей судьбе Юлия после эмиграции он долго ничего не знал. Да и сейчас среди широкой публики мало кому известно, как завершил свой жизненный путь Ю. А. Бунин. Поэтому рассказ об этом другого эмигранта — писателя Б. Зайцева в книге воспоминаний «Москва» — будет наверняка интересен многим. Публикуем его с некоторыми сокращениями: «Надвигалась страшная зима 1919 — 1920 годов. Тут не до «Среды», не до литературы. Только бы не погибнуть! «Среда» к этому времени понесла уже большой урон: умер Леонид Андреев, умер и Сергей Глаголь, и Тимковский, Иван Бунин уехал на юг. Ни «Русских ведомостей», ни «Вестника воспитания» уже не существовало. Юлий был грустен, недомогал. Пальто его совсем обтрепалось, шапочка тоже. Из михайловского флигеля его выжили. Как и все, жил он впроголодь.
Когда я перебрался вновь в Москву, здоровье Юлия Алексеевича было уже совсем неважно. Нужен был медицинский уход, лечение, правильное питание… в тогдашней-то Москве!
После долгих хождений, обивания порогов его устроили в сравнительно приличный дом отдыха для писателей и ученых в Неопалимовском. Там можно было жить не более, кажется, шести недель… Раза два ему срок продлевали, но потом пришлось уступить место следующему, перебраться в какой-то приют для стариков в Хамовниках.
Я был у него там в теплый июньский день. Юлий сидел в комнате грязноватого особняка, набивал папиросы. На железных кроватях с тоненькими тюфячками валялось несколько богаделенских персонажей. Мы вышли в сад… Сидели на скамеечке и на пеньке. Юлий был очень тих и грустен.
— Нет, — сказал он на мои слова о брате, — мне Ивана уже не увидеть.
…В июле (1921 года — прим. автора) представитель нашего Союза добился от власти, чтобы Юлия Алексеевича поместили в лечебницу. Назначили больницу имени Семашко — «лучшее, что мы можем предложить». Когда племянник привез Юлия Алексеевича в это «лучшее», то врач задумчиво сказал ему: «Да, что касается медицинского ухода, у нас вполне хорошо, но знаете… кормить-то больных нечем».
Юлий Алексеевич, впрочем, не затруднил собою, своей жизнью и питанием хозяев этого заведения: он просто умер на другой день по приезде.
Мы хоронили его в Донском монастыре, далеко за Москвой-рекой… Старые друзья, остатки «Среды», все явились поклониться сотоварищу, в горький час России уходившему. Он лежал в гробу маленький, бритый, такой худенький, так не походивший на того Юлия, который когда-то скрипучим баском говорил на банкетах речи, представлял собой «русскую прогрессивную общественность», редактировал сборник «Среды» или, подперев обеими руками голову, читал и правил статьи для «Вестника воспитания»…