Два лица гения

В ночь со 2 на 3 октября 1814 года в России произошло событие, оказавшее впоследствии значительное влияние на ее духовную жизнь — родился гений Михаил Лермонтов. Прожил он недолго, погибнув за несколько месяцев до 27-летия, но оставил память о себе именно как о гении.

Этот край —
моя отчизна!

Судите сами. Мог бы обычный, не гениальный 15-летний мальчик написать признаваемые поэтическим шедевром «Жалобы турка»?
Ты знал ли дикий край под
знойными лучами,
Где рощи и луга поблекшие
цветут?
Где хитрость и беспечность
злобе дань несут?
Где сердце жителей волнуемо
страстями?
И где являются порой
Умы и хладные, и твердые,
как камень?
Но мощь их давится
безвременной тоской,
И рано гаснет в них
добра спокойный пламень.
Там рано жизнь тяжка бывает
для людей,
Там за утехами несется
укоризна,
Там стонет человек от рабства
и цепей!..
Друг! Этот край — моя отчизна!
Еще более поразительно, что написал это не разночинец, знающей цену куску хлеба, а внук богатой и влиятельной бабушки Елизаветы Алексеевны Арсеньевой из знатного рода Столыпиных, у которой он воспитывался с двух лет, не зная ни в чем отказа. Поистине, тяга к справедливости, осуждение самодержавной политической системы и одного из самых уродливых ее проявлений — крепостного права — была генетически заложена в поэте с рождения от своего далекого неродовитого шотландского предка Джорджа (или Георга) Лермонта. Тот, будучи польским наемником, попал в начале XVII века в плен к русским, а затем поступил к ним на военную службу под именем Юрия Андреевича Лермонтова.
Через несколько поколений отец Михаила — Юрий Петрович, выйдя в отставку в чине капитана, осел в доставшемся ему от родителей имении Кропотово (ныне это Становлянский район Липецкой области), где и жил до самой своей смерти, хоть и скромно, но уж точно «не стонал от рабства и цепей».
Картины крепостной жизни юный Мишель видел со стороны, но таково качество его поэтической и страстной натуры, что воспринимал их мальчик как собственные переживания. Отсюда и его последующие великие юношеские стихотворения «Нет, я не Байрон, я другой» и «Парус», в которых поэт не напрямую, но определенно заявлял о себе как о личности протестной — мятежнике, просящем бури, и гонимом страннике. По-настоящему же возмущение «страной рабов, страной господ» вырвалось, пожалуй, в самом известном произведении Лермонтова, с которого и начался небывалый взлет гения «Смерть поэта».

Любили
и ненавидели

По одной из версий, даже царь Николай I, недолюбливавший Лермонтова и опасавшийся его свободомыслия, выслушав прочитанный ему первоначальный текст этого стихо­творения (без 16 последних строф), сказал: «Этот, чего доброго, заменит в России Пушкина». По другой версии сии слова приписывают великому князю Михаилу Павловичу, курировавшему школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, которую закончил Лермонтов.
Гордостью и надеждой русской литературы считали его уже тогда Жуковский, а также ведущие издатели и литературные критики, включая Белинского и Фаддея Булгарина. Чуть позже наша гордость — Лев Толстой так оценил Лермонтова: «Если бы этот мальчик был жив, не нужны были бы ни я, ни Достоевский».
Но для многих обывателей, даже просвещенных, поэт оставался иным. В 1841 году, перед роковой дуэлью с Николаем Мартыновым, когда Лермонтов уже написал свыше 400 стихотворений, около 30 поэм, 6 драм и 3 романа, один из которых «Герой нашего времени», находились люди, ставящие национального гения на одну доску с обычными пошляками и повесами. В лучшем случае — с ничем не выделяющимися из общего круга личностями.
Сослуживец Михаила Юрьевича по Нижегородскому драгунскому полку, позже встречавшийся с ним на Кавказе, Александр Арнольди, свидетельствовал: «Мы не обращали на Лермонтова никакого внимания, и никто из нашего круга не считал Лермонтова выдающимся человеком… Мы все нисколько не были удивлены тем, что его убил на дуэли Мартынов… Не Мартынов, так другой кто-нибудь… Он был препустой малый, плохой офицер и поэт неважный. Я жил с Лермонтовым в одной квартире, я видел не раз, как он писал. Сидит, сидит, изгрызет множество перьев, наломает карандашей и напишет несколько строк… Ну разве это поэт?».
Чуть более благожелательно отзывался о Лермонтове человек его круга — князь Васильчиков: «Мы… тогда не сознавали, что такое Лермонтов. Для всех нас он был офицер-товарищ, умный и добрый, писавший… стихи и рисовавший удачные карикатуры…».
А вот к самовлюбленному и завистливому Мартынову (на мой взгляд, он баловался писанием стихов и эпиграмм, ни в коем сравнении не шедшими с лермонтовскими, и оттого страдал и ненавидел великого поэта) отношение многих его современников — князей, баронов и просто дворян-офицеров — было гораздо благожелательнее. Их общее мнение, как и у Арнольди: если бы Лермонтова не убил Мартынов, то убил бы кто-нибудь другой, ибо нельзя было спокойно сносить его насмешки, похожие на издевательства…

Что там с памятью?

Но что говорить о том времени, когда отношение к Лермонтову как к гению еще не успело по-настоящему сформироваться (памятник ему в Москве поставили лишь в 1875 году). Спустя сто сорок лет после смерти, когда вышло несколько собраний его сочинений, когда в любви к поэту расписались миллионы людей, началась эпоха забывания и, без преувеличения, принижения Лермонтова (даже в московском метро переименовали станцию «Лермонтовская») и одновременно оправдания его убийцы. «Почитайте книги Очмана или Захарова — мэтров лермонтоведения и подивитесь их восхвалениям Мартынова…», — пишет в своей документальной повести «Лермонтов» известный прозаик, публицист и литературный критик Владимир Бондаренко.
Сам Лермонтов на свои столкновения и конфликты с сослуживцами смотрел с иронией, не умел ненавидеть всерьез. Острил, иногда едко насмехался, но делал это беззлобно. В ответ жизнь (даже близкая родня, многие друзья и сотоварищи, не говоря уже о высшем начальстве) обрушивала на поэта лавины жестокосердия. Так продолжалось и спустя многие десятилетия после его смерти, вплоть до наших дней. Откройте всероссийский сайт «Великие русские имена», и вы найдете среди них Николая Мартынова…Очевидно, не убей он Михаила Юрьевича Лермонтова, не вспоминали бы о нем среди выдающихся имен. Недаром тот же Бондаренко спрашивает в своей повести: «Зачем в оправдание Мартынова Евгений Евтушенко в 2012 году написал: «Лермонтов так додразнил Мартынова, что это несчастным сделало его самого?».
Наверное, Евтушенко мог бы сказать в ответ: «Я не оправдываю, я только констатирую ради правды!». Но в случае с Лермонтовым и Мартыновым это отнюдь не святая правда, а рисовка и поза: дескать, мы все равны на этой земле, и никому не дано право безнаказанно оскорблять другого. Но стоит ли доказывать, что неосторожные шутки Михаила Юрьевича и реакция на них со стороны Мартынова (сознательное убийство гения, которому он всегда завидовал и до кого не мог дотянуться, в конце концов на дуэли Лермонтов благородно выстрелил в воздух) — вещи абсолютно разные и несоразмерные по последствиям. Поэта, который мог бы еще так много сделать в литературной и духовной сфере, не стало, а Мартынов жил еще очень долго, пользуясь успехом у нетребовательных издателей и читателей.

Поэт предвидел

Лермонтов с его гениальной прозорливостью предвидел, что бездари не простят ему слишком вольного поведения и жестоко отомстят за талант. Об этом предсмертное стихотворение «Пророк»:
С тех пор, как вечный судия
Мне дал всеведенье пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока.
Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья —
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья…
Когда же через шумный град
Я пробираюсь торопливо,
То старцы детям говорят
С улыбкою самолюбивой:
«Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами:
Глупец, хотел уверить вас,
Что бог гласит его устами!
Смотрите ж, дети, на него:
Как он угрюм, и худ, и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его!».
Судя по всему, такова роковая судьба многих больших творческих личностей, живущих как бы с раздвоенным сознанием. Одной частью его — со всеми рядом, по признанным правилам, другой — в созданном воображением мире. Такова судьба великих художников, музыкантов, актеров, поэтов и прозаиков. В любой из этих сфер найдутся свои лермонтовы, выделяющиеся из общего ряда, кажущиеся другим странными и даже нетерпимыми.
Что касается литераторов, напомню, какие «каменья» общество кидало еще при жизни Лермонтова в его великого предшественника и кумира Пушкина (по мнению света, — игрока, повесы и неверного мужа) и продолжало заниматься этим после смерти обоих, и Александра Серге­евича, и Михаила Юрьевича.
А сколько осуждений встречал при жизни еще один гений — крестьянский поэт Сергей Есенин! Не удержался от колкостей в его адрес даже сотоварищ и коллега по литературному творчеству Валентин Катаев в своем мемуарном романе «Алмазный мой венец». С торжеством он писал, что за дерзости Есенина (хорошо хоть вывел поэта в мемуарах под псевдонимом), бывшего в гостях у жены большого начальника, спустили по лестнице с пятого этажа.
До сих пор «добрые люди» упражняются в изобличении блестящего поэта недавнего советского прошлого — Николая Рубцова, — мол и питием увлекался чрезмерно, и денег домой почти не приносил, и горящие спички в жену-сочинительницу (кто только читал и читает ее?) бросал, чего она, дескать, не выдержала и задушила поэта.
И вроде все это такая же правда, как и отстраненно-насмешливое поведение Лермонтова по отношению к Мартынову. Да и не только к нему, но и ко многим и многим личностям, встречавшимся на его пути..

Он наш земляк. Гордимся!

Напомню и о давней инициативе Владимира Бондаренко, предлагавшего написать воззвание к властям Москвы о возвращении станции московского метрополитена ее прежнего названия «Лермонтовская», которое она носила с 29 мая 1962 до 25 агуста 1986 года, а для этого собрать подписи ученых, писателей, художников, музыкантов, политиков в поддержку такого обращения. Считаю, что правильно поступил мэр Москвы Сергей Собянин, давший одной из новых станций таганско-краснопресненской линии метро вместо проектного названия «Пронская» другое, более актуальное и удовлетворяющее всех: «Лермонтовский проспект».
Свой вклад в 210-летний юбилей гения (это случится в октябре 2024 года) хорошо бы внести нам, землякам выдающегося русского литератора. Имею в виду не только специальные темы на школьных уроках литературы (надеюсь, творчество Лермонтова, как и Пушкина, там не перестанут изучать), выставки и конференции в учебных заведениях и музеях, но и внесение своего вклада в дальнейшее благоустройство усадьбы отца поэта в Кропотово. Ведь этот уголок вполне мог бы стать единственным любимым местом Михаила, не умри так рано от туберкулеза его мать и не забери его к себе бабушка в Тарханы. Важно знать и помнить: поэт не раз бывал в Кропотово, дышал тамошним воздухом и наслаждался красотой окрестностей у родительского дома. Именно здесь хранится память о Михаиле Юрьевиче Лермонтове — нашей вечной любви и гордости!

В ТЕМУ:
Недавно, поклонник Лермонтова, тульский краевед Валентин Огнев обнаружил в тамошнем архиве завещание тети поэта Натальи Петровны Лермонтовой от 22 декабря 1850 года, где говорится о том, где в Ельце располагался ее дом, «доставшийся мне по купчей крепости писанной и совершенной в Елецком Уездном Суде в 1839 года марта 7 дня от елецких мещан Поповых, состоящий в городе Ельце по улице Архангельской на леве в 7 линии в 7 квартале с имеющимся как наделенным там и всем двором местом» (сегодня это ул. Свердлова). Ученым еще предстоит внимательно изучить елецкие корни Лермонтовых.